ЗАГАДКИ И ТАЙНЫ ХХ ВЕКА

ТАЙНЫ НАУКИ и ТЕХНИКИ

 



АТОМНАЯ БОМБА ДЛЯ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

ОКОНЧАНИЕ

 

Отшельник датский

После того как Шпеер принял решение отказаться от планов создания атомной бомбы и сосредоточить ресурсы на другом “чудо-оружии” - ракетном проекте Вернера фон Брауна - вожди рейха к этому вопросу более не возвращались.

Руководители немецкой разведки никогда не придавали атомному шпионажу серьезного значения прежде всего потому, что их никто не предупредил о реальности угрозы: немецкие физики были уверены, что по-прежнему опережают своих коллег по ту сторону фронта.

Иное дело – союзники. Они как раз отдавали себе отчет в важности разведывательной информации на эту тему благодаря настойчивости ученых, работавших в Америке и на Британских островах и хорошо представлявших себе потенциал выдающихся физиков, которые остались в Германии. Руководитель проекта “Манхэттен” генерал Лесли Гровз осенью 1943 года обратился за содействием к шефу Управления специальных служб генералу Уильяму Доновану. УСС надлежало выяснить местопребывание крупнейших немецких и итальянских физиков и установить, имеются ли на территории Германии крупные промышленные предприятия, которые работают, но при этом не выпускают никакой продукции. А в ноябре того же года помощник Гровза по разведке отправился в Лондон с секретной миссией: он должен был организовать переезд в США Нильса Бора.

Бор провел в Копенгагене почти три года в полном уединении. Его контакты с коллегами из нейтральных стран были крайне ограничены, и главным источником информации стали радиопередачи Би-би-си. Он не имел ни малейшего понятия о том, что им интересуется британская разведка, и весьма удивился, когда член датского антинацистского подполья доставил ему послание от его английского друга, нобелевского лауреата Джеймса Чедвика. Именно Чедвик указал британской разведке на Гейзенберга как на “самого опасного немца”, работающего в области атомной энергии.

...Британская разведка занялась немецким урановым проектом раньше американской. В июне 1942 года она узнала о встрече Бора с Гейзенбергом и вскоре начала действовать через свою резидентуру в Стокгольме. Разумеется, Бор был нужен союзникам не только как источник информации о достижениях Гейзенберга, но и как блестящий ученый и высокий моральный авторитет, который своим именем мог освятить усилия американо-британской команды по созданию атомного оружия. В январе 1943 года Бор получил первое приглашение из Лондона. Оно было передано ему устно офицером датской военной разведки Вольмаром Гитом, связанным с британской SIS. Бор отказался обсуждать тему и потребовал письменного подтверждения и разъяснения, в котором будет ясно сказано, чего от него хотят в Лондоне. Ознакомившись с ответом, ответственный за скандинавские страны офицер SIS Эрик Уэлш обратился к директору Ливерпульской лаборатории Чедвику. Тот поначалу наотрез отказался писать приглашение, опасаясь погубить Бора. Но Уэлш воззвал к его патриотическому долгу, сослался на чрезвычайную важность вопроса и в итоге добился своего. Письмо Чедвика микрофильмировали и спрятали в брелоке для ключей. Гит без промедления доставил послание Бору. Но и на этот раз Бор не пожелал покинуть Данию – он видел свою миссию в сохранении исследовательского центра.

Однако весной и летом того же года произошли события, заставившие Бора изменить свое решение. Во-первых, один из немецких визитеров рассказал ему, что в Германии налажено производство металлического урана. Во-вторых, от шведских коллег Бор узнал, что немцы разработали технологию, позволившую резко повысить объемы производства тяжелой воды на норвежском заводе Norsk-Hydro в Рьюкане. Шведы спрашивали, возможно ли применение тяжелой воды в военных целях и не следует ли авиации союзников вывести завод из строя. На оба вопроса Бор ответил утвердительно. Отлично понимая военное значение этих фактов, он отправил через Вольмара Гита тревожное письмо Джеймсу Чедвику.

Вдобавок в августе в Дании немецкие оккупационные власти ввели военное положение. Гиммлер получил приказ фюрера начать депортацию датских евреев. Операция должна была пройти молниеносно по всей стране в один день – 30 сентября. Однако “сеть” СС вернулась пустой: евреи исчезли. В результате одной из самых блестящих акций европейского Сопротивления около восьми тысяч своевременно предупрежденных человек погрузились на лодки и пересекли пролив Каттегат в направлении Швеции, открывшей свою границу. Зондеркомандам СС удалось арестовать менее трехсот человек, которых подпольщики не успели оповестить. В числе беглецов был и Нильс Бор с семейством. В числе депортированных в лагерь смерти Терезиенштадт (Терезин) – 84-летняя сестра его матери Ханна Адлер.

 

Бейсболист против физика

Британская разведка была уверена, по крайней мере до лета 1943 года, что в Германии не ведутся серьезные работы по созданию атомной бомбы. Информация источников “в поле” подтверждалась данными радиоразведки – немецкий радиообмен, ставший доступным SIS благодаря обладанию шифровальной машиной “Энигма”, не содержал ни малейшего намека на атомную бомбу. К тому же норвежское подполье сообщало, что завод тяжелой воды в Рьюкане полностью выведен из строя рейдом американской авиации в ноябре 1943 года.

...В декабре 1943 года генерал Гровз пришел к мысли о необходимости похищения Гейзенберга. Однако американцы и британцы его “потеряли”. В марте 1944 года американские бомбардировки нанесли серьезный ущерб лабораториям Отто Гана в Институте химии Общества кайзера Вильгельма, расположенным в том же берлинском пригороде Далем, что и Институт физики, которым руководил Гейзенберг. Было принято решение о создании резервных лабораторий на новом месте. Лишь в мае Вашингтон узнал, что новая лаборатория Гейзенберга расположена близ города Хехинген на юге Германии и что “Урановому клубу” выделены средства на строительство циклотрона мощностью 200 миллионов вольт.

В декабре 1943 года в рамках операции “Алсос” в Европу отправилась первая разведывательная группа, в задачу которой входил сбор информации о немецком урановом проекте. 5 июня 1944 года она вошла в Рим вместе с американскими войсками. Одновременно, но отдельно от этой группы в итальянской столице появился офицер УСС Мо (Моррис) Берг – известный всей Америке бейсболист.

Мо Берг был замечательной личностью во многих отношениях. Выпускник Принстона, полиглот и “ходячая энциклопедия”, человек неисчерпаемого обаяния, он располагал к себе при первом же знакомстве. Спортивные комментаторы наградили его титулом “умнейшего игрока высшей лиги”. Вместе с тем никто не знал, где и как он проводит промежуток между бейсбольными сезонами. Он никогда не был женат и никого не допускал в свой внутренний мир. Его страстью были газеты – приезжая в новый город, он первым долгом покупал все, какие мог достать, отдавая предпочтение газетам этнических общин. Мо Берг был прирожденным лингвистом и говорил и читал даже на санскрите, не говоря уже об основных европейских языках. Его отец-еврей иммигрировал в США с Украины, держал аптеку в Ньюарке, штат Нью-Джерси, был равнодушен к бейсболу и никогда в жизни не видел ни одной игры с участием сына. Свою последнюю игру Мо сыграл 30 августа 1939 года, накануне начала Второй мировой войны. После ее начала он занялся другими делами.

Бор с женой Маргрет

...В ноябре 1944 года союзники по-прежнему не знали, на какой стадии находятся урановые исследования немцев. Беседы сотрудников миссии “Алсос” с итальянскими физиками ясности в этот вопрос не внесли. Ничего определенного не смог сообщить им и остававшийся в оккупированном Париже Фредерик Жолио-Кюри. Следующей надеждой американской разведки был Страсбург, где кафедру теоретической физики местного университета возглавлял Карл Фридрих фон Вайцзеккер. 25 ноября Страсбург был взят. Вечером 2 декабря главный научный эксперт группы “Алсос” Сэм Гудсмит при свете керосиновой лампы погрузился в изучение документов Вайцзеккера, на многих из которых стоял гриф “секретно”. На третий день он пришел к выводу, что немцы строили реактор, но не бомбу.

Гейзенберг приехал в Цюрих по приглашению своего друга Пауля Шеррера 17 декабря 1944 года, на следующий день после начала последнего большого немецкого контрнаступления под командованием фельдмаршала Герда Рундштедта. Вместе с Гейзенбергом был и Вайцзеккер. Они путешествовали без каких бы то ни было предосторожностей или охраны, остановились в самом обыкновенном отеле и не делали никакого секрета из своего пребывания в Швейцарии. На публичную лекцию Гейзенберга в аудитории местного университета собралось не более двадцати человек, в основном его старые друзья и коллеги, некоторые специально приехали из других городов. Во втором ряду, впрочем, сидели двое незнакомцев – агенты УСС Лео Мартинуцци и Мо Берг. В кармане у Берга лежал пистолет 42-го калибра. Перед поездкой в Европу он изучил основы ядерной физики и имел санкцию убить Гейзенберга, если сочтет, что его исследования продвинулись достаточно далеко по пути создания атомного оружия.

Лекция была посвящена матричной теории Гейзенберга и никоим образом не соприкасалась с интересующей Берга темой. Он ничего не понимал, но не сводил глаз с оратора. В какой-то момент их взгляды встретились. В своем донесении Берг подробно описал внешность Гейзенберга, особо выделив темно-рыжий цвет волос (“похож на ирландца”), “зловещие глаза” и “вымученную улыбку”. Из лекции Берг понял лишь то, что она никак не отвечает на вопрос о достижениях “Уранового клуба”, и решил отложить покушение и попытаться получше разобраться в интересующем его вопросе.

Профессор Цюрихского университета Пауль Шеррер был информатором УСС. Однако он не подозревал, что Берг имеет полную свободу действий в отношении Гейзенберга. После лекции Шеррер, Берг и Мартинуцци уединились в кабинете профессора, и Берг спросил, не может ли профессор, учитывая, что возникший в конце лекции ученый спор не завершен, пригласить своего немецкого друга еще раз, уже с семьей. В этом случае, объяснил он, американская разведка сможет вывезти Гейзенбергов в США.

Шеррер посоветовал, чтобы приглашение Гейзенбергу направил кто-либо из авторитетных для него людей: “Почему бы вам не попросить Бора написать ему?” Со своей стороны он обещал затронуть вопрос о повторном визите при первой же возможности.

...Между тем дружная компания отправилась ужинать в ресторан на берегу озера. Когда посреди ужина газетчик внес вечерний выпуск Neue Zurcher Zeitung, Гейзенберг купил номер и впился глазами в сообщение о третьем дне наступления Рундштедта. По словам одного из очевидцев сцены, закончив чтение, Гейзенберг с трудом скрыл чувство триумфа, не вполне приличное в кругу швейцарцев.

Спустя несколько дней Шеррер устроил в своем доме вечеринку в честь знаменитого друга. Гейзенберг принял приглашение лишь при условии, что гости не будут говорить о политике. Соблюсти это условие оказалось невозможно. Немецкое наступление в Арденнах начало выдыхаться. Разговор о политике завела жена Шеррера: ее интересовало отношение Гейзенберга к гонениям на евреев. Гейзенберг заявил, что ему ничего не известно об убийствах евреев в Голландии и Франции. Когда диалог принял еще более неприязненный характер, Гейзенберг сказал: “Я не нацист – я немец”.

К этому разговору напряженно прислушивался Мо Берг, тоже приглашенный к Шерреру. Он сделал вывод: коль скоро Гейзенберг смирился с поражением Германии, никакого чудо-оружия у нее нет и не будет.

После вечеринки Берг вызвался проводить Гейзенберга в отель. Гейзенберг приметил любознательного молодого человека еще на лекции; его ремарки и вопросы во время острой политической дискуссии как будто демонстрировали понимание и сочувствие. Они оказались вдвоем на пустынных ночных улицах Цюриха. В кармане у Берга по-прежнему лежал пистолет. Но Берг уже вынес окончательный вердикт. По дороге в отель он жаловался на скуку и обыденность жизни в Швейцарии – то ли дело Германия, передний край борьбы. Гейзенберг прекрасно запомнил эту встречу. Спустя годы он прочел книгу о Мо Берге и тотчас узнал в ее герое молодого швейцарского романтика.

В Вашингтоне донесения Берга незамедлительно направлялись президенту. Прочитав депешу о мотивах отказа от покушения, Рузвельт сказал Гровзу: “Прекрасно, просто прекрасно. Будем молиться за то, чтобы Гейзенберг оказался прав. И, генерал, мои поздравления агенту”.

 

Мораль или расчет?

В июле 1945 года десять немецких физиков, интернированных в рамках операции “Алсос”, разместили в усадьбе Фарм-Холл в Англии. Это была последняя глава в истории уранового проекта.

6 августа в шесть часов вечера радио Би-би-си передало первое сообщение о бомбе, сброшенной на Хиросиму. Комендант Фарм-Холла майор Риттнер за обедом пересказал своим подопечным новость, но Гейзенберг не поверил сообщению. Однако новые детали, переданные по радио, убедили немецких ученых в том, что бомба действительно построена.

Все помещения, куда имели доступ интернированные, были оборудованы аппаратурой прослушивания. На основе стенограмм британская разведка составляла еженедельные отчеты. Стенограммы были рассекречены в феврале 1992 года и произвели сенсацию.

Какие выводы можно сделать из стенограмм Фарм-Холла? Не умел или не хотел Гейзенберг сделать бомбу для Гитлера?

Вот что считает профессор Марк Уолкер: “До взрыва в Хиросиме никого из ученых вопросы морали не волновали. До того как они услышали о Хиросиме, Гейзенберг и его коллеги считали, что их скромные достижения – лучшие в мире. А услышав о Хиросиме, они поняли, во-первых, что их работа аморальна, потому что она ведет к многочисленным человеческим жертвам. А во-вторых, что все их достижения – второго класса. И сразу после этого фон Вайцзеккер заявил своим коллегам: может быть, мы не сделали ядерную бомбу потому, что на самом деле не хотели ее делать. То есть могли ее сделать, но предпочли не делать. Другими словами, записи Фарм-Холла – документальное подтверждение зарождения мифа, легенды. А легенда состоит в том, что немецкие ученые сопротивлялись Гитлеру, не делая ядерного оружия. Но у меня нет ни одного документа, подтверждающего эту легенду. Версия о том, что ученые сопротивлялись Гитлеру, – фикция”.

Тогда почему же все-таки немцы не сделали атомную бомбу?

Пол Лоуренс Роуз: “Они не смогли ее сделать, потому что в 1940 году Гейзенберг неправильно подсчитал критическую массу урана-235. Он полагал, что критическую массу составят 15 тонн. И именно поэтому Гейзенберг был уверен, что ничего не получится. Он был человек высокомерный. Ему казалось, что если он не смог получить плутоний из реактора к 1945 году, то никто не сможет этого сделать. Вот поэтому он был так удивлен, когда узнал о Хиросиме. Так что причина, по которой он не сделал ядерную бомбу, лежит вовсе не в моральной плоскости”.

У Марка Уолкера иное мнение: “Зимой 1941–1942 годов ход войны переломился, и тогда немецкое командование впервые спросило у Гейзенберга и его коллег: сможете ли вы сделать ядерное оружие достаточно быстро, чтобы мы могли выиграть войну? И немецкие ученые ответили: ядерное оружие, конечно, можно сделать, но на это уйдет несколько лет. Тогда немецкое командование сочло, что этот вид оружия не повлияет на исход войны. Работа продолжалась, в ней участвовали пятьдесят – шестьдесят ученых. Приблизительно в то же время, в январе 1942 года, американское правительство обратилось к своим ученым с тем же вопросом. И ученые дали практически такой же ответ. Но в Вашингтоне считали, что война против Германии и Японии продлится долгие годы и ядерное оружие способно будет повлиять на исход войны. Зимой 1941–1942 годов достижения германских и американских ученых были почти одинаковыми. Однако к июню 1942-го американцы далеко обошли немцев. В Соединенных Штатах ядерное оружие вышло на индустриальный уровень. Над ним работали уже тысяча ученых и еще столько же технических работников. Германия не сделала ядерную бомбу, потому что не предприняла этого рывка...”

Владимир АБАРИНОВ, Вашингтон

 

К НАЧАЛУ

 



 

В ЭНЦИКЛОПЕДИЮ

В КАРТУ САЙТА

 

ЗАГАДКИ И ТАЙНЫ ХХ ВЕКА

 

 

 









Хостинг от uCoz