«Историк Андрей Фурсов,
– пишет А. Ципко, – видит
основную заслугу советской России в том, что она спо-
собствовала демократизации Запада в ХХ веке, в том, что она «заставила буржуинов идти на уступки и стремиться макси-
мально камуфлировать господ-
ство». Поэтому соответственно вина Горбачёва состоит в том, что его перестройка привела к гибели СССР как «субъекта мировой политики». Для Андрея Фурсова, как в своё время для певцов большевистской революции Р. Роллана и Ж.-П. Сартра, нет ни «красного террора», ни истребления духовенства, ни физического уничтожения коренных русских сословий, ни ужасов насильственной коллективизации, а есть только «cубъектность» мировой истории, «субъектность СССР», позволяющая облагородить западное общество».
Это позволяет А. Ципко утверждать, что для меня нет «красного террора» и всего остального? Очень даже есть. Помимо прочего, именно поэтому я отказался вступить в ту партию, в которой он не только состоял, но и делал карьеру в советское время.
И где же в моей статье обнаруживается тезис об уступках буржуазии трудящимся на Западе как об «основной заслуге» СССР? У меня этого нет. Как нет и причинной связи, фиксируемой А. Ципко с помощью слова «поэтому», которое он добавляет от себя в мою аргументацию. Я нигде не писал об уступках со стороны буржуазии как главной цели существования СССР. Об уступках со стороны буржуазии средним и рабочим классам Запада благодаря существованию СССР у меня говорится совершенно в ином контексте – когда я объясняю причины существования на Западе демократических форм как отклонения от имманентной логики капитализма.
Не соответствует действительности и фраза о том, что я не затронул вопрос о системном кризисе советской модели социализма.
Хотя моя статья не о социальной природе советского общества и не о кризисе, она – о мифах перестройки и мифах о перестройке, в ней я чёрным по белому пишу о перестройке как о системном кризисе брежневской модели социализма (и коммунистического строя как системы).

НАЧАЛО «ИГРЫ В ОДНИ ВОРОТА»

При Хрущёве и Брежневе номенклатура боролась за обеспечение гарантий своего существования. В ходе борьбы кое-что перепадало не только её прилипалам (торгаши, «интеллектуха»), а и населению – от квартир в «хрущобах» и участков в шесть соток до низкой квартплаты, возможности работать, не напрягаясь...
Но на рубеже 1970–1980-х годов этот неравный, но всё же двусторонний процесс пришёл к финишу из-за исчерпания ресурсов и изменившейся не в пользу СССР ситуации в мире.

Настал «момент истины» для
господствующих групп СССР: сохранять и расширять привилегии, обретённые в
брежневский период, поддерживать и увеличивать социально-экономический
разрыв относительно подавляющей массы населения можно было лишь в
одностороннем порядке, в виде «игры в одни ворота» – не только лишая население перепадавшего ранее, но ещё изымая часть принадлежавшей ему доли продукта.
Для этого номенклатуре нужно было изменить статусное положение на классовое. Объективно это требовало создания определённых социально-экономических условий: решение проблем легальной эксплуатации (её решили в криминальной форме) и экономического механизма изъятия продукта, превращение дохода в капитал (сделано подключением к мировому рынку).
Создание указанных условий необходимо было подать как важнейший шаг на пути к демократизации, гласности, в «борьбе с тоталитаризмом» за «нормальное общество» (этот шаг объективно требовал победы западной идеологии и массовой культуры, работающих на интересы Запада, над советской, коренного перелома в психоисторической войне Запада против России/СССР), как борьбу в интересах всего общества.
Маркс и Энгельс писали: класс, совершающий революцию, по объективным и субъективным причинам, какое-то время должен выставлять себя в качестве представителя общества в целом, питая этой иллюзией общество и в то же время питаясь ею. Для реализации такого курса нужны специфические деятели, способные с известной долей искренности (сложная комбинация обмана, самообмана, тщеславия, комплексов) забалтывать.
Генетическая и переходно-промежуточные фазы в истории (когда главное для господствующих групп – консолидация и концентрация сил, создание условий для последующего броска на общество, из которого предварительно надо выпустить пар) выталкивают на первый план именно лидеров-болтунов, мастеров «оральной политики» (Горбачёв, Хрущёв).
С точки зрения объективных интересов господствующих групп, системная задача «оральных политиков» – как можно дольше скрывать групповой интерес за якобы общенародным, отвлечь внимание шараханьем из стороны в сторону, словоизвержением, прожектами и лозунгами от готовящихся или происходящих процессов передела, скомпрометировать эти лозунги и «на выходе», помимо прочего, получить массовую апатию.
Сквозь все неадекватности и глупости курса Горбачёва – а их было немало – прочерчивается железная логика, работающая на формирование нового класса социальных хищников, «тремя источниками, тремя составными частями» которого стали номенклатура, криминалитет и иностранный капитал плюс примкнувшие к ним «шудры» из совинтеллигенции, мечтавшие стать буржуазией.
Перестройка решила задачу представления групповых интересов в качестве общенародных. Под эту сурдинку уничтожили «социалистическую субъектность». Тогда и выяснилось: именно она была гарантией советского населения от эксплуатации, нищеты, депопуляции, щитом от своих и заморских хищников. Эта субъектность была жизнью. Теперь для 60–70% населения вместо жизни – выживание. Зато небольшой процент людей получил возможность «рубить бабло», ездить за границу, кривляться на ТВ...

ГЛАВНОЕ – НАЧАТЬ

Горбачёвщина – «акция прикрытия» коренного поворота от уменьшающегося сотрудничества господствующих групп СССР и населения к системно оформленному (собственность, рынок) существованию первых за счёт второго, устранение всех помех на этом пути (прежде всего «системы СССР»). Ельцинщина – полная реализация данного поворота.
Именно перестройка заблокировала возможность по-настоящему демократической, в интересах общества в целом трансформации советского социума, уже в 1987–1988 гг. направив его развитие в русло будущего криминально-номенклатурного паракапитализма (с комсомольским задором превратившегося в криминально-олигархический).
Последний предполагал неразрывную связку:
1) отсечение от «общественного пирога» огромной, подавляющей части населения, лишение его доступа к благам цивилизации (в том числе и тем, которые обеспечивала ему советская цивилизация в 1950–1970-е годы);
2) разрушение СССР, устранение мирового геополитического и экономического (космос, оборонка) конкурента, т.е. лишение субъектности в мировой политике, окончательное превращение в сырьевой придаток Запада.
Элементы связки были необходимым условием друг друга: криминально-номенклатурный (в либеральной обёртке) паракапитализм требовал интеграции в мировую капиталистическую систему в качестве политически зависимого сырьевого придатка, что предполагало предварительную капитуляцию перед Западом. Интеграция же предполагала уничтожение массового советского среднего класса, сталкивание его в бедность, а советских бедных – в нищету, в нежизнь.
Объективно начало этому «двойному удару», сделав его последствия необратимыми, положила перестройка. Она объективно стала средством и способом трансформации позднекоммунистической социальной гнили и превращения её в класс – в шестёрочный сегмент глобального класса хозяев.
Именно перестройка стала «первичным бульоном» слоя посткоммунистических хозяев и кузницей их кадров – «молодых волков», шакалов и рыжих псов приватизации, «гениальных» менеджеров, реальный потолок возможностей которых – торговля цветами и поставка девушек в зарубежные бордели, а единственная способность – не создавать что-то новое, они слишком примитивны и мелки для этого – отнять, поделить и тупо проедать наследие охаиваемого ими СССР.

ФАЛЬШИВАЯ ДИЛЕММА

Логика, предлагаемая А. Ципко и с позиций которой он критикует оппонентов, проста: те, кто не принял перестройку, – сталинисты. Либо принимать усилия Горбачёва, проявлять снисходительность к его слабостям, либо принимать сталинизм, восторгаться садизмом Сталина! Исторический коммунизм (социализм) здесь отождествляется только со сталинизмом и исчерпывается им, т.е. ранней стадией. А куда же делись переходная (хрущёвская) и зрелая (брежневская) фазы?
Генетические и ранние стадии всех систем, будь то целые социумы или империи, все молодые общества характеризуются исключительно жестоким, кровавым характером, основаны на организованном насилии.
Рабовладение, феодализм, капитализм начинались крайне жестоко. Сталинский СССР – в этом ряду, с поправкой на эпоху массового общества, в котором все процессы приобретают массовый характер.
Один из главных приёмов западной пропаганды (во второй половине 1980-х его активно использовали перестроечные СМИ, а после 1991 г. – «либеральные») был в том, что зрелому советскому обществу постоянно адресовали упрёки, связанные с ранним коммунистическим строем. Это примерно то же самое, что нынешнюю Великобританию осуждать за кровь и слёзы индийцев, африканцев, аборигенов Тасмании. Но ведь этого никто не делает. А с СССР делали, поскольку это было важным оружием в психоисторической холодной войне Запада против СССР, продолжающейся до сих пор, теперь уже прямо против России и прежде всего против русских.
Я отказываюсь делать выбор в рамках навязываемой фальшивой дилеммы «либо Горбачёв, либо Сталин». Мой ответ – принцип системности и историзма в анализе социальных явлений и сравнение систем по одним и тем же критериям и стадиям. Тогда и можно корректно рассуждать о советском коммунизме 30-х.
Оживление интереса к Сталину – это не только ностальгия по державности, которую сдали перестройщики, сформировав алгоритм–условный рефлекс прогрессирующей сдачи позиций страны горбачёвским, а затем и послегорбачёвским руководством, оказывавшемся во всё худшем и зависимом положении относительно верхушки Запада. Это прежде всего запоздалое освобождение от господствовавшего с 1956 г. подло-лживого несистемного взгляда на Сталина глазами зрелой и сытой советской номенклатуры и «шестидесятников», по сути выполнявших заказ одной из её фракций.

МИФ О «НОРМАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ» И ОТКЛОНЕНИЯХ ОТ НЕГО

Для А. Ципко перестройка – это «реставрация нормального общества, нормальной жизни». Он пишет, что со своей правдой о перестройке остаётся в одиночестве, ибо в современной России нет «подлинной… правоконсервативной интеллигенции, мечтающей вернуться к тому, что было до социализма», как к нормальному, заслуживающему восстановления состоянию (важно «стремление вернуть к жизни то, что было до большевиков»).
Это главное в позиции и мировоззрении А. Ципко, напрочь перечёркивающее его гневную финальную филиппику в адрес людей, которые ни в грош не ставят жизнь и счастье миллионов людей, отказывают своему народу в праве на свободу, собственность и т.д. Именно «нормальное» досоциалистическое общество топтало жизни миллионов людей, ввергая их в отчаяние, материализовавшееся революцией. Именно это происходит в РФ сегодня как логическое следствие системного кризиса советского общества под названием «перестройка», она же – выход из этого кризиса по пути создания «олигархического богатства», превращения номенклатуры в класс, а советского общества – в «нормальное общество» сверхбогачей и сверхнищих.
Видимо, А. Ципко полагает, что предреволюционное русское общество с чудовищной бедностью, с фантастической социально-экономической поляризацией, безответственной верхушкой и нарциссической интеллигенцией, общество социального гниения (достаточно посмотреть земскую статистику), глубоко больное общество, превращающееся в политико-экономический придаток Запада, – это «нормальное общество».
Отклонения в историческом развитии бывают у маленьких стран. У стран-миров, стран-гигантов типа России девиаций не бывает. Коммунистический строй был абсолютно логичен и закономерен в рамках эволюции России с XVI в. как с точки зрения власти, так и с точки зрения населения.
С точки зрения власти, это было полное очищение последней от всех «классово-собственнических привесков» – эта тенденция пробивала себе путь с
XVI в. С точки зрения населения, которое в России никогда не было ни частнособственническим, ни классово-эксплуатируемым (эксплуатация классового типа в России предполагает отчуждение не только прибавочного, но в значительной степени необходимого продукта, поэтому довольно быстро ведёт либо к диктатуре, либо к гнилораспаду страны, либо к революции), комстрой оказался положительной социальной формой «неклассовости». Другое дело, насколько возможен системный антикапитализм в капсистеме, но это не тема данной статьи.
Русское общество конца XIX – начала ХХ в. было кризисным; распад, разложение, гниение обгоняли возникновение нового, шёл процесс олигархизации самодержавия, Россия по сути переживала смуту, в которую её вверг своими непродуманными реформами Александр II и его квазилиберальное окружение.
Большевизм был логически закономерным, кризисным и хирургически-страшным выходом из кризисной и страшной ситуации, из этой смуты. Россия в начале 1900-х годов шла к кошмарному состоянию, похожему на то, в котором РФ оказалась в конце 1990-х. Хотите добольшевистскую, «нормальную» Россию? Тогда неизбежно получите и большевизм.

POST SCRIPTUM

Н. Богданов статью о перестройке назвал «Дорога в ад» («ЛГ», № 27). Тем социальным адом, которым для миллионов людей обернулась эта дорога, она не заканчивается, это промежуточная остановка. Реальный конец этого пути для России (разумеется, если он будет пройден) – небытие, ничтоизация. России как субъекту нет места в позднекапиталистическом мире. Место есть русскому пространству, ресурсам и биомассе: мозги для корпораций, женские и детские тела для борделей, здоровые органы для пересадки – место «у параши» в международном разделении труда.
Без субъектности, пусть завоёванной с огромными потерями (а когда бывало иначе?), народ превращается в биомассу – лёгкую добычу для хищников. Горбачёвы-яковлевы подтолкнули население к самому краю пропасти, гайдары-чубайсы столкнули его туда, а грефы-зурабовы пытаются добить окончательно. То, что произошло в 1990-е, – логическое и неизбежное следствие перестройки. Иного (при эволюционном развитии) после 1987–1988 гг. было не дано.
Ещё в самом начале перестройки глубоко уважаемый и высоко ценимый мной А. Зиновьев определил горбачевизм как «стремление заурядных, но тщеславных партийных чиновников перехитрить не только людей, но и объективные законы человеческого общества». Стремление обернулось катастрофой для большинства населения. И вот теперь нас пытаются убедить, что попытка обмануть законы истории удалась и что именно перестройка, освободив людей от коммунизма (того, что перестал строить Брежнев?!), принесла им блага цивилизации.