Итак, виновник ужасной, мученической гибели пассажиров, находившихся на «Морро Касл», — один человек. Кто же он? Преступная личность? Безусловно. В уголовном деле Джорджа Роджерса — кражи, убийства и поджоги, поджоги, поджоги... Но обращает на себя внимание одна деталь. Поклонник взрывающихся грелок и авторучек, бомб замедленного действия н бутылей с кислотами никогда не исчезал с места пожара, а оставался там в качестве «очевидца». Или даже играл роль «героя», как в истории с пожаром на океанском лайнере. Дело тут вовсе не в раскаянии о содеянном. На горящем судне Роджерса удерживала психическая болезнь — пиромания.
Влечение к огню в той или иной форме присуще почти всем людям. Очень многие любят пристально и подолгу смотреть на костер. Трудно оторваться от созерцания ярко-багрового пламени, лижущего и грызущего сухое дерево. У многих народов праздники и обряды сопровождаются иллюминациями, фейерверками, играми с огнем. В Италии, например, на устройство фейерверков ежегодно тратят сотни тысяч лир.
В такого рода привычках и традициях нет ничего неестественного. Но иногда влечение к огню достигает напряжения неодолимой страсти. Это и есть пиромания. Одержимый ею готов совершать поджоги, лишь бы насладиться зрелищем пламени.
Пиромания — тяжелое душевное заболевание. Оно может иметь наследственный характер. Не исключено, что это некий атавизм: мы сталкиваемся, казалось бы, с давно похороненными наклонностями наших животных прародителей, истлевших сотни тысяч лет назад. Исследователи не раз наблюдали в Африке группы больших обезьян, которые, едва путники оставляли недогоревший костер, приближались к нему и долго сидели молча, сосредоточенно глядя на пламя.
Врожденную пироманию можно подозревать в том случае, когда поджигатель действует бескорыстно, «из любви к огню». Так в 1895 году в Самаре слушалось дело крестьянина Ботова и его зятя. Следствие установило, что подсудимые подожгли среди других построек и свой незастрахованный дом. Это был их четвертый поджог, а на шестом они были схвачены на месте преступления. Зять в своем последнем слове сказал: «Простите тестя, это я его подвел на шалость».
Пиромания может быть и приобретенной. У Роджерса она скорее всего — закрепившееся последствие юношеских экспериментов с «бомбами замедленного действия, всякого рода «адскими машинами», кислотами н газами». Этот человек, выросший в мире алчности и наживы, поступал далеко не бескорыстно. Он получил солидную страховую компенсацию за сожженную им самим радиомастерскую, а после трагедии на «Морро Касл» долгие годы корчил из себя «национального героя». Тут хорошо виден холодный и трезвый расчет. Преступник понимал, что переквалификация героя в убийцу многих людей — дело скандальное и позорное. Расчет был верный: американское правосудие на это не пошло.
При современном состоянии психиатрии можно довольно четко проводить грань между умышленными преступными намерениями и случаями, когда человек не ведает, что творит.
Любопытно, что психиатры почерпнули немало полезного в произведениях выдающихся писателей. В романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» можно найти страницы с описаниями, как люди реагируют на пожар. У М. Горького есть даже цикл очерков под названием «Пожары». Эти произведения послужили поводом для переписки между писателем и доктором И. Галантом (письмо М. Горького опубликовано в сборнике «Клинический архив» за 1928 год).
Наблюдения художников слова интересны для понимания как пиромании, так и обычной увлеченности игрою огня. Поэтому в заключение приведем небольшой отрывок горьковской прозы.
«Темной ночью февраля вышел я на Ошарскую площадь — вижу: из слухового окна какого-то дома высунулся пышный, лисий хвост огня...
Возбуждающе красив был огонь. Как будто в окно, под крышу дома, прыгнул из тепловатой, сырой тьмы красный дверь, изогнулся и грызет что-то; был слышен сухой треск, так трещат на зубах птичьи кости.
Смотрел я на эти лисьи хитрости огня и думал: «Надо стучать в окна домов, будить людей, кричать — пожар!» Но кричать и двигаться не хотелось: я стоял, очарованно наблюдая быстрый рост пламени...
«Надо будить людей», — внушал я себе и — молча смотрел до поры, пока не заметил фигуру человека посреди площади... Я подошел к нему. Это — Лукич, ночной сторож, кроткий старик.
— Ты что же? Свисти, буди людей!
Не отрывая глаз от огня, он сонным и пьяным голосом ответил:
— Сейчас...
Я знал, что он не пьет, но видел в его глазах пьяную улыбку удовольствия, и меня не удивило, когда он, вполголоса, захлебываясь словами, начал бормотать:
— Ты гляди, как хитрит, а? Ведь что делает, гляди-ко ты! Так и жрет, так и жрет, ну — сила!..
...Велико очарование волшебной силы огня. Я много наблюдал, как самозабвенно поддаются люди красоте алой этой силы, и сам не свободен от влияния ее. Разжечь костер — для меня всегда наслаждение, и я готов целые сутки так же ненасытно смотреть на огонь, как могу сутки, не уставая, слушать музыку».